Пиши, не стесняясь никого

Он никогда не подчеркивал, что старше меня, что раньше меня начал писать.

Однажды он мне сказал: «Пиши, не стесняясь никого, даже будущей своей жены, если дело касается любви. Назови все по именам. И даже, если это касается каких-то запретных зон. Ты правильно заканчиваешь свой роман, показывая кукиш. Тут твоя смелость, я поддержал бы, но роман - это вещь хрупкая и в то же время очень стойкое сооружение, которое будет стоять и при Сталине, и при Хрущеве, и при Хахалове, и при Модогоеве, а потому зачем их перечислять?». И далее продолжал: «В тебе, в твоем сердце и голове, даже в душе очень большое место занимает внутренний цензор. Прямо как у Щедрина: «Жил дрожал и умирал дрожал».

- Какого черта я взялся за это романище! - говорил он в другой раз, с ненави­стью взглянув на девственно белую бумагу. - Это не мое дело. Есть стайеры, побеждающие точным расчетом скорости каждого круга. Я же спринтер, человек короткого дыхания. Мой мир - это пьесы, трагедии...

Самый главный вопрос - почему он не мог вписаться в климат общества, в котором он жил? Он же воевал за это общество, причем лихо, проявляя всю свою дерзкую натуру. После он мог бы спокойно, даже вольготно прожить свою жизнь.

 Ан нет. Он все время выпадал из рамок того времени, просто-напросто не вмещался в нем. В нем больше, чем в ком-нибудь из нас, клокотали нежность, доброта, че­ловеколюбие. На мой взгляд, его творческим кредо было требование найти героя времени, а у него они получались в основ­ном отрицательными. Хотя, по-моему, они самые настоящие герои нашего времени, и всегда с нами! В пути, дома, на улице... Только их не видно бывало тогда в президиумах, на больших собраниях, на банкетах. А положительные герои - они были в масках, распадались, разбавлялись как спирт, который употреблялся тогда постоянно теми же положительными героями. Пили они после пленумов, после речей, наград. Не только ради обмывки, ради пищеварения после переедания. Все мы это видели, но голос наш не имел никакого веса, а только спотыкался о броню системы.

Батожабай не вытерпел, после обеда он выходил во всем своем всеоружье, без масок, в одежде своих же отрицательных героев. Вот его кредо - конституция одиночки-бунтаря.

Он как никто другой знал катастрофу того времени. Он жил всю жизнь в катастрофе. И поэтому ушел от нас, но забавляясь вами, бывшие «положительные» герои.

Как дюжинный, талантливый писатель он нам понятен, был понятным и времени, и обществу. Как человек, как личность был очень сложным, даже неподдающимся расшифровке.

В одно время он стал ходить по этажам обкома и Совмина, дружил с великим ученым Филипповым, но все равно не перестроился. Оставался тем же Батожабаем.

Словом, он никак не вписывался в рамки того времени, того общества. Ему надо было шагать широко, не признавая ни границ, ни занавесов, ни запретов, ни указаний. Он был сам себе указ.

Ангабаев С. Большое видится на расстоянии // Бурятия. – 1996. – 15 декабря. – С.3