С Даширабданом Одбоевичем я познакомился летом 1959 года, когда я работал в редакции журнала «Свет над Байкалом». Тогда Батожабай заканчивал работу над второй частью трилогии «Похищенное счастье». В журнале «Свет над Байкалом» уже были опубликованы первые главы трилогии, вызвавшие большой читательский интерес. Тем более что публиковались они на двух языках - бурятском и русском. Переводил Батожабая на русский редактор журнала Никифор Леонтьевич Рыбко.
Однажды меня вызывают в кабинет редактора. Журнал располагался в здании по улице Свердлова, в деревянном одноэтажном доме. В этом доме был и Союз писателей республики.
Захожу в кабинет редактора, а там целый кворум - и председатель правления Союза писателей Намжил Балдано, другие известные писатели, члены редколлегии журнала, председатель республиканского отделения Литературного фонда Балдан Санжиевич Санжин. Намжил Гармаевич сказал, обращаясь к своим коллегам: вот молодой талантливый поэт «Вот молодой талантливый поэт Чингис Гомбоин обратился в Литфонд с просьбой оказать ему материальную помощь, думаю, не будет возражения?» Все согласились. Я поблагодарил за внимание и хотел уйти. Рыбко сказал: «Не уходи. К тебе есть просьба».
Вскоре ко мне подошли Даширабдан Батожабай и Никифор Рыбко, пригласили в ресторан.
Там за обедом я узнал, чем вызвана вот такая ко мне проявленная забота старших коллег-писателей. Оказалось, что журнал «Свет над Байкалом» уже начинает печатать на бурятском языке продолжение «Похищенного счастья», а перевода на русском еще нет. Вот я и должен прямо с гранок журнального варианта на бурятском языке делать подстрочный перевод на русский и передавать на перевод Никифору Леонтьевичу. Жить я буду на писательской даче на Верхней Березовке. Так и начался первый в моей жизни «творческий» отпуск.
Это был очень большой труд, не позволяющий ни на минуту отвлечься. К вечеру сам Даширабдан Одбоевич, иногда жена Лхамасу Батуевна привозили мне напечатанные на машинке страницы «Похищенного счастья» на бурятском языке. Я тут же начинал делать подстрочный перевод на русский. Писал от руки, стараясь четче выводить буквы, но все равно второпях не получалось. Так что Валерия Михайловна, жена Никифора Леонтьевича, замучилась, привыкая к моему почерку. Она страницу за страницей печатала на машинке мой подстрочный текст. За дело брался Никифор Леонтьевич Рыбко, редактировал, выправлял. Переведенный на русский язык кусок романа отправлялся в редакцию журнала.
Да, тут была спешка, но не было халтуры. Я говорю не только о себе - делал я от души, мучился, подбирая адекватные выражения богатейшему слогу Даширабдана Батожабая. Я свидетель, как действительно творчески относился к работе Никифор Рыбко. Примечательно, что он выступал иногда и в роли редактора - делал замечания, поправки по линии развития сюжета. Конечно, Батожабай не всегда принимал замечания своего друга, переводчика и одновременно редактора. Приходилось выступать и мне в роли «третейского судьи» при их споре. Когда атмосфера накалялась, на сцену выступали супруги писателей.
Это лето стало для меня большой школой писательского труда.
Конечно, я близко узнал Даширабдана Батожабая. Узнал поближе и он меня. Стал считаться с некоторыми чертами моего характера, потом, когда уже стали друзьями, несмотря на разницу в возрасте и в положении, всегда внимательно прислушивался к моим советам даже в творческих вопросах. Стал и я лучше понимать его характер, мириться с недостатками, которые суть продолжение его достоинств.
Когда я слышу рассказы о его частной жизни, о его беспредельной щедрости при приеме друзей в своем ли доме или столичном ресторане, могу сказать - все это правда. Но знал Даширабдан Одбоевич и безденежье, и времена, когда предавали его так называемые «друзья». Были у него минуты уныния, сомнений. Но это никогда не показывалось при людях. В этом сила его характера, своеобразие его восприятия жизни, которую он любил, любил широко, размашисто.
Мало кто видел, как он работает. А работал он, как бы сегодня сказали, очень системно. Делал выписки из специальной литературы, обращался к словарям. Библиотека Даширабдана Одбоевича была не столько богатой - богатых библиотек у бурятских писателей я видел достаточно, очень богатая была библиотека у Никифора Рыбко - но интересной по подбору тематики: по истории Монголии, вообще зарубежная Азия, истории царской тюрьмы, много было мемуарной литературы.
Как филолог по образованию я всегда удивлялся чутью Батожабая к нюансам не родного для него русского языка. Как-то при беседе я произнес фразу «на фига попу гармошка». Это по поводу какого-то в мой адрес предложения. Даширабдан Одбоевич рассмеялся, перешел на другую тему. Потом через день при новой встрече спросил: «Как ты ответил на такое-то предложение?» Я снова повторил: «На фига попу гармошка». Вот тут он расхохотался: «Действительно, зачем ему гармошка?» «Да, - сказал. - Велик и могуч русский язык». Добавил - и бурятский язык могуч и велик».
Из всех классиков русской литературы он больше всех ценил Николая Васильевича Гоголя. Мне думается, что великий классик был ему близок размашистостью, гиперболизацией многих ситуаций, по стилю.
Как любой крупный писатель Даширабдан неоднозначен, а как личность - необъятен. К нему полностью относимы слова: «Большое видится на расстоянии». При таком взгляде исчезают второстепенные детали - остается же глыба, цельность, монументальность...
Гомбоин Ч. На фига попу гармошка // Правда Бурятии. – 2001. – 16 августа. – С. 13
