Активная творческая работа М. Степанова, переводчика прозаических произведений Ч. Цыдендамбаева, началась в начале 50-х гг. с перевода на русский язык романа «Доржи, сын Банзара». Перевод был признан удачным, о чем свидетельствует тот факт, что он был издан на русском языке 7-8 раз: сначала - Иркутске, затем - Москве, много раз - Улан-Удэ, Новосибирске. Много было хвалебных отзывов в центральной и местной печати о романе Ч. Цыдендамбаева. В высокой оценке романа содержится и признание несомненных достоинств художественного перевода М. Степанова. Первая удача окрылила переводчика, накрепко связала его с Ч. Цыдендамбаевым и другими бурятскими писателями, бурятской литературой. Впоследствии он переводил роман Ч. Цыдендамбаева «Вдали от родных степей», его повесть «Счастливого пути, Жаргалма», сборники рассказов «Новый дом», «Ливень в степи», и сейчас трудно представить творчество Ч. Цыдендамбаева без его переводчика М. Степанова.
Весьма обстоятельный анализ перевода романа «Доржи, сын Банзара» содержится в статье С. Т. Забадаева «Еще раз о художественном переводе прозы». Как отмечает автор статьи, в переводе романа удачно воссозданы образцы фольклорных произведений, в частности, народные песни, «заговоры», игры детей:
Таабарияа таагдаhан та табан Продаю мальчиков-неудачников,
хубуудые худалданам, халатом закрытых, жилами
худалданам: сшитых...
аяга талхаар, адха орооhсор, Хромой старухе продаю, слепому
шанажа ууха сайгаар, старику продаю. Платите чашкой
шаража эдихэ мяхаар. муки, горстью зерна.
Передаются не только содержание, но и скороговорочный ритм заговора с четкими паузами.
«Однако и в этом хорошем переводе книги бурятского писателя на русском языке, - пишет автор, - мы наблюдаем существенные недостатки и просчеты переводчика, на которые нужно обратить внимание читателя». К ним он относит «тенденцию слегка изменять авторские мысли и образы без надобности. Иногда в оригинальный текст вводится целая подглавка. Так, в романе «Доржи, сын Банзара» появилась подглавка «Поединок», которая не несет смысловой и идейной нагрузки. Пусть она родилась из доброго согласия автора и переводчика, однако она не красит их труд».
По справедливому замечанию С.Т. Забадаева, переводчик необоснованно упускает отдельные мысли автора, вставляет свои, меняет образы. М. Степанов, отвечая на критику С. Забадаева, в статье «О речи с шаткой трибуны» высказывал: «Знаю по своему многолетнему опыту, как происходит эта работа. Бурятский переводчик и писатель советуются о том, как сделать книгу еще лучше. Если автор принимает пожелания переводчика (а такое случается), он приносит новые или измененные куски своего произведения. Их, естественно, не было в ранее опубликованном бурятском оригинале. Потом начинается работа издательского редактора. И у него свои замечания и пожелания... Поэтому требование буквального совпадения национального оригинала и русского перевода не совсем обоснованно».
Ч. Цыдендамбаев начал свой творческий путь как поэт-лирик. Лирическая струя ощущается во всем его повествовании, стиле изложения, но в переводе этого нет. Автор пишет: «Хаанашьеб холын маната хухэ хадануудай саагуур оршодог Тугнэ, Мухэр-Шэбэр нютагуудай али нэгэндэ ехэ суутай, олондо мэдэгдэhэн Борхоног ульгэршэ бии юм гэжэ Доржо hайн мэдэхэ байгаа». Перевод: «Борхонок... Доржи знает, что живет он где-то далеко-далеко, за горами». Опущены поэтические художественные детали: далекие синие горы, окутанные маревом, незнакомые места, их названия, овеянные таинственностью.
Рассмотрев это предложение в более широком контексте, С. Т. Забадаев указывает, что переводчик «намного сократил текст оригинала, заменив при этом художественное, образное описание простым прозаическим пересказом». Способность Доржи к живому воображению, полет его мечты показаны автором через восприятие мальчиком улигера, который рассказывает улигершин Борхонок: «Ульгэрэй унэншзмэ hаруул дэлхэй Доржые гэнтэ тойрошоно. Ухинхэн ахайнь хуушан эшэгы гэр хадаа «Ордон саган» ургеэ боложо, Ешын уншэн Зээрдэ уреэ хадаа газарта хурэмэ дэльэтэй, ган булад туруутай Эдир Шулуун баатарай эмниг шарга морин болошобо. Доржо еврее хусэтэ баатар болошоод hууба. «Далан табан тобшстой дар торгон дэгэлэй» бэедэнь арайл угы байгааша харамтай. Хирэтэй боро самсаяа харана. «Ерэк тэхын эбэрээр елэн байжа бутээhэн» номо асараад, хэн нэгэн Доржодо угэhэй даа». Перевод: «А Доржи уже кажется, что он превратился в богатыря. Жаль только, что нет у него шубы с семьюдесятью пятью пуговицами. Мальчик вздыхает и с грустью рассматривает старые штаны и рубашонку». Исчезла поэтическая улигерная фразеология, рисующая прекрасный мир. В таких случаях нельзя не согласиться с С. Т. Забадаевым, что в результате подобных пересказов теряются динамичность и красота описания, которые замечательно гармонируют с душевным состоянием Доржи.
В другом отрывке рассказывается, что Доржи собирается на скачки на коне дяди Еши. Тыкши Данзанов предлагает ему рубль, чтобы он придержал свою лошадь, если она начнет опережать скакуна Данзанова. Автор рисует душевную борьбу Доржи, пользуясь образами двух быков. Переводчик намного сокращает описание, причем рубль превращается в полтинник, а два быка заменяются двумя ручьями, двумя ветрами, дующими в разные стороны. Между тем сравнение внутренней борьбы Доржи с двумя быками более образно и взято из мира, окружающего героя. Комментируя, С. Т. Забадаев резонно замечает: «Переводчик в этом абсолютно не прав; допустив, казалось бы, небольшую вольность, он пожертвовал теми особенностями романа, которые намекали на его национальный колорит».
Этот колорит, а также ритм нередко теряются при передаче пословиц, поговорок и идиом. Пословица «Ноедоор уhеэтэй - нюргагуй, нохойгоор уhеетэй – хормойгуй» переводится так: «Если бедняк подерется с собакой - останется без подола. Если свяжется с богачами-нойонами - может остаться без спины». В переводе допущена неточность: в оригинале речь идет о любом человеке, а не только о бедняке. Сказалась тенденция к социологизации перевода. В переводе пословица «звучит уж слишком прозаично по сравнению с оригиналом». Передав поговорку «Ган гэхэ нохойгуй, газар гэшхэхэ малгуй» предложением «Нищий, у которого нет даже слепой собаки и хромого ягненка», переводчик полностью отклоняется от оригинала, лишь условно передав его смысл. Такие отклонения как будто носят частный характер, но зачастую именно через эти «частности» выражаются народное мировосприятие, его мудрость, добрая усмешка, жизнелюбие, лирическое, часто фольклорное выражение важных истин, сочетание Конкретней образности и обобщенной мысли. В них обнаруживаются в изобилии блестки народной мудрости, поэтические находки, выразительные детали.
Но все же в переводе романа Ч. Цыдендамбаева «Доржи, сын Банзара» обретений больше, чем потерь. Прежде всего, художественно воссоздан образ центрального героя романа - юного Доржи, хорошо изображен его мир детской души. Это живой, впечатлительный, очень любознательный мальчик. Как указывает В.Ц. Найдаков, писателю удалось показать в главном герое задатки будущего исследователя, атеиста. «В образе этого мальчика уже явственно проступают черты будущего демократа. В формирующемся характере уже есть такие черты, как недоступность, верность, независимость, готовность помочь крестьянам и тяга к знаниям».
В переводе романа воссоздана широкая панорама жизни бурятских степей первой половины XIX в. Выразительно обрисованы образы представителей трудового народа Ежи Жамсуева, Борхонока, Ухинхэна, Затагархана, Сэсэгхэн, Алёши Аносова, родных Доржи - его душевной, любящей матери Цоли, дяди Хэшэгтэ. Показана двойственность характера отца Доржи. Ц.-А. Дугар-Нимаев пишет: «Когда Доржи рассказывает о том, как он читал бумаги зайсана, Цоли улыбается сыну. Отец же молчит. Вот в этом молчании весь характер Банзара - человека, отошедшего от простого казачества и не успевшего еще примкнуть к офицерству, это - казачий пятидесятник. Он хочет, чтобы его уважало начальство, и стремится остаться своим среди бедноты».
В переводе, как и оригинале, в сатирическом плане даются образы эксплуататоров - Мархансая, Топхоя, заостряется их классовая сущность. Переводчик уделяет особое внимание художественному осмыслению автором прошлой жизни бурят под углом зрения классовой борьбы, стремится четко показать классовое расслоение внутри бурятского общества, антагонизм между беднотой и богатой верхушкой, вспышки протеста низов, проанализировать социальное мужание Доржи.
В переводе романа реалистически изображена прогрессивная роль России, русской культуры и науки в исторической судьбе бурятского народа, дружбе двух народов.
Язык перевода романа - чистый, четкий, лаконичный, доступный. Д.-А. Дугар-Нимаев отмечает: «Язык романа прост, понятен. Экономно, просто, одним эпитетом, метко обрисовываются герои, их черты. «Доржи знает, что живет он (Борхонок. - Д.-А. Д.) далеко-далеко за горами». «За горами» - точная характеристика детского мерила расстояния. Или: «Черные одномастные коровы огибают подножье Сарабды...» Эпитет «одномастные» ясно говорит, что это идет скот богача. Знание жизни, владение словом помогают автору создавать весомые характеристики». С.Ж. Балданов утверждает, что Ч. Цыдендамбаев является мастером детали в бурятской прозе.
Сравнение перевода романа Ч. Цыдендамбаева «Вдали от родных степей» с оригиналом показывает, что М. Степанов вложил в этот перевод еще больше труда, чем в перевод первого романа. Им внесены большие изменения, что по существу это новая редакция романа и, видимо, делалась по согласованию с автором. Так, в оригинале имеется глава «Университедэй карцерта hуулгахагуй, харин Шлиссельбургска хэрэмдэ хааха» (Не посадят в карцер университета, а посадят в Шлиссельбургскую крепость). В ней рассказывалось с том, как друг Доржи Иван Кондратьев тайком дает ему прочитать запрещенную книгу «Путешествие из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева. При этом предупреждает: «Если у нас с тобой найдут эту книгу, то не надейся, что нас посадят в университетский карцер. Мы должны знать, что нас посадят в Шлиссельбургскую крепость и будут гноить всю нашу жизнь». Вместо этой главы в переводе появляется глава «Белинский сочинителя обидел...», в которой повествуется о том, как тяжело больной критик прочитал опус одного бездарного сочинителя и отказался написать рецензию.
Следующая глава в оригинале называется «Эхи, hуулгуй бэшэг» (Письмо, не имеющее начала и конца). И в этой главе лишь некоторые предложения совпадают с оригиналом. Вероятно, переводчик с согласия автора произвел много изменений. При этом чувствуется, что они стремились усилить социальное звучание романа.
Приятеля Доржи, молодого помещика Алексея Угрюмова, автор характеризует так: «Алеша орожо ерэбэ. Теэд энэнь удэр байхаhаa хойшо Доржын хулеэhэн, яяр яндан нухэр гээшэб гэжэ харааhан Алексей Бобровников бэшэ, харин казанска залуу театрал, ехэ зеериин эзэн боложо, эсэгынгээ hуурида hуухаяа байhан залуухан помещик Алексей Угрюмов байhан байба». Перевод: «Вошел Алеша. Но это был не Алеша Бобровников, которого он ждал и ругал, а Алексей Угрюмов, молодой казанский театрал, богач и хвастун. Он уже несколько лет собирается поступить в университет, приобрел все студенческое облачение - широкополую шляпу, клетчатый плед, очки в золотой оправе. Даже из книг кое-что купил. А поступить так и не удается... В незнакомой компании рекомендует себя: «Студент третьего курса Казанского императорского университета дворянин Алексей Григорьевич Угрюмов». Сказал бы хоть, что студент первого курса, да не так выспренно...». Переводчик, усиливая отрицательную характеристику Угрюмова, подчеркивает положительные качества Доржи. В оригинале: «Затайшаhян хормойбшотой, моро монсогор хамартай хун ехэ яаруугаар ябажа, хоёр стакан макон асарба. Теэд асарhан макониинь хэдэн удаа уhасаьа нэмэгдэжэ, макон бэшэ болошонхой. Анханда угтэhэн нэрэ, унэ сэнгынь лэ хуушан янзадаа Улдэнхэй байба.Дулаасаха зорилготой ууhан архинь дааруулха таамтай». Перевод: «Круглый человек в замызганном фартуке принес Доржи стакан жидкого чая, а Алеше стакан макона. Этот макон столько разводили водой, что от него осталось только название да цена...». Переводчик пишет: «Алексей (А. Бобровников. Д.Ш.) принялся разливать вино. Доржи убрал свою рюмку». Между тем этого нет в оригинале. Доржи говорит: «Байза гэнэб. Ушеел эртэхэн... Амжалтатай дуургээ hаам, духаряа ургэхэ саг байха. Хэрбээ хусэhэн бугэдкмни гуйсэд бурилдэжэ угеешьегуй hаа, баhал ууха шалтагаан байха.Хии талаар хаягдаhан сагыемни шаналжа уухабди». Перевод: «За ваши успехи, - сказал молчаливый и мрачный Яков Белоголовый, которого Доржи каждый раз встречал в этом доме и непременно - за обеденным столом. «Подождите, Яков Назарович... Кто знает, будет ли успех...». В переводе исчезли предложения относительно будущей выпивки.
Вызывает сомнение такого рода приукрашивание основного героя. Ведь, несмотря ни на какие изменения и дополнения переводчика, основной недостаток романа сохранился. Роман отличается богатством образов, яркими картинами жизни русского общества. Однако эти описания несут в романе служебную функцию, «и самостоятельная художественная ценность их весьма относительна. В них нет художественного открытия, автор не нашел того единственного поворота, который в новом свете представил бы читателям хорошо знакомые по произведениям других писателей факты и события русской жизни 40-х годов XIX в.». И это обеднило образ центрального героя. Во время поездки в родовое имение Угрюмовых Доржи Банзаров «обнаруживает, по воле автора, поразительную наивность, незнание людей и жизни, такую оторванность от реальной действительности, что это невольно ставит под сомнение и его демократизм, и его зрелость, и его знания».
В романе не получила раскрытия плодотворная научная деятельность Доржи Банзарова. Переводчику не удалось преодолеть иллюстративность романа, его описательный, бытовой уклон.
Переводческую манеру Н. Рыбко, основного переводчика произведений Д. Батожабая, характеризует С. Т. Забадаев на примере перевода им повести молодого в то время автора Ц.-Д. Хамаева. Переводчик, придерживаясь сюжета произведения, то и дело отклоняется от повествования, дополняет автора. В дословном переводе так звучит один отрывок повести: «Только начинает рассветать. В летнике тишина. Сэнгэ, осторожно приоткрыв двери, - вошел в избу, неохотно разделся и закрылся одеялом. Чуткая бабушка сразу же услышала, но лежала молча». В переводе Н. Рыбко: «Край неба на востоке побелел, будто кто-то по ту сторону горизонта пролил молоко, и оно стало растекаться широким полукругом. Над улусом висела безмятежная тишина, которая случается лишь в те минуты, когда уставшие от трудового дня люди еще не успевают разомкнуть веки, но сон уже покидает их. Именно в этот час Сэнгэ украдкой приоткрыл дверь избы, бросил быстрый взгляд в сторону бабушкиной кровати, торопливо разделся и шмыгнул под одеяло».
С. Т. Забадаев считает, что от подобной отсебятины, встречающейся на каждом шагу, повесть не выигрывает, напротив, более короткие экономные описания заменены неоправданными длиннотами. Порою нарушается логика образов. Немногословная, сдержанная Аюхан превращается в говорливую, даже хвастливую девушку. Невольно создается впечатление, что Н. Рыбко написал новое произведение, позаимствовав у Ц. Хамаева сюжет и действующих лиц.
Н. Рыбко был, в основном, переводчиком произведений Д. Батожабая. Он перевел с бурятского языка три романа и три повести писателя. Его манера перевода проявляется и в переводах произведений Д. Батожабая. Роман «Тееригдэhэн хуби заяан» (Похищенное счастье) начинается так: «Январь hарын ян гэмэ хуйтэндэ хара баабгайhаа жаргалтай амитан гэжэ Байгал шадар байха аабы даа... Гунзэгы эшээндээ тэрэ орошоод, hанаа амархан hабараа долёожо хэбтэхэ бшуу! Харин тиихэдэ, хамаг газар дэлхэй, ой модон хубэнэг саhаар хушагдаад, гол горхон зузаан мульhэндэ: баригдаад, шуурга hалхин тала хээгуур эзэрхэн шууяжа байнал! Жэжэхэн шубууд бээрэжэ, уурхайгаа бэдэрэн хосорнод». Перевод: «Когда на забайкальскую тайгу надвигаются лютые январские морозы, медведь лежит в теплой берлоге и чувствует себя в полной безопасности. Нет ему никакого дела до того, что реки и речушки скованы льдом, а в степи воет и злится буран. Хозяином тайги и степей становится безжалостный волк. Он задирает пугливую козулю, заставляет тревожно озираться красавца лося, наводит панический страх на отары овец. Совсем худо приходится мелким птахам».
Добавлены предложения о безжалостном волке, его набегах, опущена деталь о снеге, покрывшем все предметы, переиначены другие детали (в переводе говорится, что «медведь чувствует себя в полной безопасности», у автора звучит иначе и лучше). Особенно охотно идет переводчик на добавления, когда предоставляется возможность рассказать о тяжелой доле народа, когда надо облагородить положительных и обезобразить отрицательных героев. Продолжая описывать январские лютые морозы в Забайкалье, переводчик вставляет такой текст: «А люди, как же они? В злую непогоду хорошо сидеть на мягком войлоке в пятистенном доме или в просторной юрте, чтобы в очаге пылал огонь, а от котла разносился дразнящий запах баранины. Но многие, очень многие араты зимуют в дырявых юртах. На очаге у них варится суп из костей да жидкий чай. И когда юрта начинает дрожать от порывов злого холодного ветра, люди обращают свои слезящиеся от дыма глаза к бронзовым бурханам, просят богов защитить их жилища и скот от непогоды, не дать помереть малым детям голодной смертью».
Опускаются или переносятся в другое место довольно большие отрывки. При переводе первой книги романа в рассказе о том, почему генерал-адъютант барон Корф приехал проводить Туван-Хамбо, учителя Далай-ламы, исчез довольно большой отрывок, начинающийся предложением «Сэхыень хэлэхэдэ, буддын шажан сагаан хаанда хэрэгтэй байгаа».
В оригинале после описания, как урядник Пустяков с Шаргаем схватили Аламжи и надели на него наручники, автор пространно рассказывает о революционере Мишине, которого подобрал Аламжи во время ночного. Переводчик опускает эту историю и воспроизводит ее как воспоминание Жалмы, которая не может заснуть от пережитых за день волнений. При этом переводчик сильно ее переиначивает, многое добавляет от себя, причем не всегда удачно. В переводе: «Иногда он (Мишин. - Д.Ш.) садился на низенькую скамеечку возле единственного окошечка, затянутого бычьим пузырем, к чему-то прислушивался, о чем-то думал». Но ведь окошечко, возле которого можно садиться, бывает в избушке, а Аламжи-табунщик живет в агинской степи в юрте. Несмотря на такие изменения, все же переводчику удалось показать поиски похищенного счастья трудовым народом, судьбы отдельных героев в революционном движении, донести до многомиллионного русского читателя основные идеи и образы трилогии Д. Батожабая. В этом большая заслуга Н. Рыбко перед бурятской литературой.
О переводах произведений Ч. Цыдендамбаева и Д. Батожабая
// Шагдарова Д.Л. Бурятский художественный перевод.
– Улан-Удэ, 1995. – С. 53-61
