В жизни человека бывают встречи, которые превращаются в длитель­ные дружеские отношения. Даширабдан Батожабай был замечательный жизнелюб и наша с ним дружба была основана на мечте о подлинной литературе и творческом совершенстве в театральной работе.

Весной 1955 года я брел по Тверскому бульвару совсем не в весеннем настроении — вернулся после сдачи дипломного спектакля в русском драмтеатре в Орджоникидзе (Владикавказ) полный творческих планов, но с абсолютно пустым кошельком. И настолько задумался о своих печальных финансах, что не заметил, как уткнулся в человека в сером плаще. А он возложил свою ладонь мне на голову и изрек: "Не поднимай головы, я сердцем хочу ощутить, чем заполнена голова нашей кинозвезды" (фильм, где только что я отснялся, в одной из главных ролей был уже в прокате). Оказалось, это меня так приветствует Даширабдан Батожабай. Он поздра­вил меня с удачным дебютом на "Мосфильме" в ленте "Опасные тропы" и позвал в буфет литературного института, где он тогда учился.

Пришлось признаться, что я, хотя и рад встрече, не могу разделить его компанию из-за пустого кармана. А Даширабдану пришлось напомнить мне известную истину, что не в деньгах счастье, и что от ребят-земляков (в то время я часто ездил в Переделкино, там жили наши литинститутовцы — Ц. Жимбиев, Г. Чимитов, Н. Дамдинов, Ц. Галанов, С. Ангабаев) он знает о моей поездке на дипломный спектакль и ему мое состояние понятно. Он поделился своими новостями — его киносценарий "Песнь табунщика" ус­пешно прошел обсуждение в Министерстве культуры СССР, был включен в план постановок на Мосфильме, Батожабай заключил договор и получил немалый гонорар. А я рассказал ему об успехе с дипломным спектаклем "История одной любви" по К. Симонову и о том, что меня, как участника фильма, приглашали на творческие встречи в школы и кинотеатры.

Щедрой рукой он одолжил мне денег (отдашь дома, в Улан-Удэ) и посетовал: "А сейчас я озабочен другими проблемами". Я простодушно удивился: "При таких-то деньгах — какие печали?"

Он сказал, что написал пьесу, а в Улан-Удэ не желают ее ставить. Спрашиваю: "Вы не могли бы прочитать мне эту пьесу?" — "Да хоть сей­час". И мы тут же пошли к нему для читки пьесы. Пьеса называлась "Баро­метр показывает бурю". После прочтения мы некоторое время молчали — он ждал моего мнения, а я находился под впечатлением oт услышанного — материал был необычен, хорошо проработан и имел отношение к Бурятии. Пьеса мне очень понравилась. Он обрадовался и мы решили, что я приеду в Улан-Удэ и разберусь, почему там молчат по поводу его пьесы.

Начав свою работу в бурятском драмтеатре, я навел справки о судьбе пьесы Батожабая. Оказалось, история такова: в 1995 году Батожабай напи­сал пьесу "Ход конем". Был там момент: персонаж комедии —  охотник, хотел одеть сапоги, и, не найдя портянок, обернул ноги газетой "Буряад унэн" со словами "все равно ничего попутного не печатают и бурятский толком не знают". Запомним этот факт.

Пьеса была хорошо принята и, по тогдашней театральной традиции, Батожабай "обмывал" ее, в чем активно было и партийное руководство. Театр гулял гораздо громче обычного и наутро руководящий орган респуб­лики — обком партии — созвал бюро обкома для "проработки" театралов.

На ковер к партийным лидерам театралы пришли уже без Батожабая, который чудом утром успел вылететь в Москву. Все получили выговоры от обкома, а один очень бдящий и припомнил вышеотмеченный эпизод с газетой "Буряад унэн" и обвинил автора в идеологической ошибке, а также — ни много ни мало — в оскорблении газеты "Буряад унэн". Время лечит все — и сейчас эта история смахивает на анекдот, но тогда из-за этой партийной чуши автора Батожабая подвергли профессиональному остра­кизму — будто и нет такого драматурга Батожабая и пьес у него тоже нет. С чем и встретилась пьеса Батожабая "Барометр показывает бурю". Она же и помогла драматургу выйти из ситуации. Мне, как театральному режиссе­ру, удалось убедить тогдашнего министра культуры Ц. Ж. Дамдинжапова в необходимости таких пьес для роста национальной драматургии и Жана-Бадараевич принял мужественное для чиновника решение — вопреки ре­шению обкома он поручил директору и главному режиссеру включить пьесу Батожабая в репертуар театра на следующий сезон, а меня, как гаранта успеха пьесы, назначить ответственным.

Но в результате изменений в расписании постановок пьес, мне не при­шлось поставить "Барометр показывает бурю" (мне велели поставить "Ук­раденное счастье" по И. Френко, что сочли более сложной психологичес­кой работой), и в результате пьеса Батожабая была поставлена в нашем театре в январе 1957 года режиссером Мировым И. Е. и была вновь отре­дактирована московским режиссером Познанским В. В. Просматривая в Малом театре в период 2-й декады искусства Бурятии в Москве этот спек­такль нар. арт. СССР В. Пашенная сказала, что "это выдающееся достиже­ние национальной культуры, умеющий осмыслить свою преторию".

Причины успеха пьесы, как правило, связаны с близостью к зрителям исторических событий пьесы и заключаются в совпадении философии ав­тора с мировоззрением эпохи и конкретными общественными ценностями. Талант автора может уловить определенные, принципиально важные сюжеты и раздвинуть их рамки до масштабов крупного произведения. При этом сухие исторические факты, наполняясь своей палитрой художествен­ных тонов и полутонов, которыми автор оживляет свое творение, превра­щаются в стройное, красочное, литературно завершенное драматургичес­кое действо.

Если подвергнуть анализу творчество Даширабдана Батожабая, одного из виднейших драматургов Бурятии, то видим, что его творческое кредо вполне укладывается в русло вышеупомянутой драматургической парадиг­мы. Просматривая в библиотеке документальный материал, Даширабдан Батожабай прочел о том, что по заданию Ленина в Сибири непродолжи­тельное время находился революционер И. В. Бабушкин, который был расстрелян на берегу Байкала на станции Слюдянка. Места его пребыва­ния в Сибири — Чита, Верхнеудинск, Иркутск. Эти факты и явились ос­новой сюжета пьесы Д. Батожабая "Барометр показывает бурю". Далее ав­тор идет по пути романтического, художественного осмысления предлага­емых событий. В этой пьесе мы видим выражение мыслей самого автора, устремленного к цели описания революционных событий в Бурятии и к идее просвещения своего "народа, а также развитие романтической сюжет­ной линии, что придает произведению требуемую степень живописи и интересности. Романтика, как у многих, выражена в подаче любовной ли­нии, проходящей непросто, с трудностями и требует от героя пьесы прояв­ления твердого духа, характера и решительности. Пример такого решения виден в сцене Дружининой и Бабушкина. Сама сцена написана весьма эмоционально, хорошо выражает порыв Дружининой к высотам романти­ки, к добру и любви. Сцена:

ДРУЖИНИНА: (высокая и красивая блондинка, одета в дорогую шубу из собольего меха. Входит вместе с Бабушкиным).

— Я так обрадовалась, когда увидела первый номер вашей газеты!

БАБУШКИН:— В нашей газете есть большая доля Вашего труда. Те­перь Ваш труд радует сердца многих людей.

ДРУЖИНИНА:— Я хочу жить честно. Еще в детстве я увлекалась книгами про честных и правдивых людей. Ах, я и теперь вспоминаю о них с благовением. "Спартак" Джованьоли, "Овод" Войнич!.. И по нескольку раз перечитывала их! Произведения Некрасова, хотя они и были запрещены, я находила и читала увлеченно.

БАБУШКИН:— Ну, а те книги, которые я вам дал?

ДРУЖИНИНА:— Я прочла "С чего начать?" и "Что делать?" Ленина. Если говорить откровенно, уж очень они политические и вопросы постав­лены необыкновенно острые... Вы знаете, Ваш характер чем-то напомина­ет характеры моих любимых литературных героев. Мне бы очень хотелось поговорить с Вами как-нибудь.

БАБУШКИН:— Вряд ли Вы до конца понимаете и мой характер, и то, что им движет. У меня к Вам серьезное дело.

ДРУЖИНИНА:— Говорите! Я вас слушаю!

БАБУШКИН:— Но это очень и очень серьезное дело... И опасное.     

ДРУЖИНИНА:— Говорите же! (нежно смотрит на Бабушкина).

БАБУШКИН:— Среди наших революционеров появился провокатор под номером 42.

ДРУЖИНИНА:- Что Вы говорите?!

БАБУШКИН:— Сейчас Генерал Холщевников едет в Харбин. Особен­но важные дела он, вероятно, передаст Вашему брату.

ДРУЖИНИНА:- Да?!

БАБУШКИН:— Вы должны выкрасть документы, переданные "сорок вторым" номером.

ДРУЖИНИНА:— Что?! (в испуге делает шаг назад).

 БАБУШКИН:— Не бойтесь. Документы будут у Вашего брата. Я ду­маю, генерал Холщевников уже передал их ему.

ДРУЖИНИНА:— Но поймите же, тогда моего родного брата они бро­сят в тюрьму! Нет, нет, не говорите так!

БАБУШКИН:— Успокойтесь, Наталья Ивановна! Этого требует рево­люция! И если Вы по зову сердца идете бороться вместе с голодными и обездоленными, Вы должны идти до конца!

ДРУЖИНИНА:— Нет, нет! Я отказываюсь! Я отказываюсь от Вашего дела. Я хотела только, чтобы рабочим жилось лучше. Но если это связано с такими ужасными вещами... Нет, я не могу!

БАБУШКИН:— Поймите, хорошая жизнь для рабочих сама не при­дет.

ДРУЖИНИНА:— Но я не могу выкрасть Государственную бумагу, тем более, подставляя голову родного брата!

БАБУШКИН:— А кроме Вас некому это сделать. Список этот в руках жандармов — угроза для жизни многих наших товарищей.

ДРУЖИНИНА:— Иван Васильевич, пожалейте Вы меня! Я неспособ­на выполнить такое поручение!

БАБУШКИН:— Наталья Ивановна! А Вы не могли бы узнать и сооб­щить нам адрес "сорок второго"?

ДРУЖИНИНА:— Откуда же я узнаю? Кто мне скажет? БАБУШКИН:— Думаю, Вы можете узнать это в бумагах Вашего брата. Любыми путями постарайтесь сегодня же пройти в его кабинет.

ДРУЖИНИНА:— (после долгой паузы) Никаких документов я для Вас красть не буду!

БАБУШКИН:— Но поймите, жизнь товарищей в Ваших руках! ДРУЖИНИНА:— Хорошо... Я постараюсь сообщить Вам адрес этого провокатора.

БАБУШКИН:— Спасибо, Наталья Ивановна! Только будьте осторож­ны. Если возбудите хоть малейшее подозрение, жизнь Ваша в опасности. ДРУЖИНИНА:— Войти в кабинет брата, в этом нет большой для меня опасности.

БАБУШКИН:— Если "сорок второй" заподозрит Вас, он так не оста­вит. (Кладет револьвер в карман ее шубы).

ДРУЖИНИНА:-  Мне не  нужно оружие.

БАБУШКИН:—  Может  пригодиться.  По-моему Вас уже подозревают в связи с нами.

ДРУЖИНИНА:- А Вы откуда знаете?

БАБУШКИН:— "Сорок второй" следит за Вами. Ну, а теперь будет наоборот. Вы будете его искать.

ДРУЖИНИНА:-  До свидания! (уходит).

В данном случае цитирование всей сцены из пьесы вполне оправдан­но: именно из полного текста можно получить достаточно объемное впе­чатление о различных параметрах данного драматургического произведе­ния: в целом картина написана динамично, поддерживается непосредствен­ный и взаимозаинтересованный контакт, эмоции героев выражены точно и ярко, видна также и драматичность ситуации. Причем достаточно прав­диво автор подает фигуру Рогова, провокатора, с его необычным побегом из тюрьмы, и внедрением в круг рабочих организаций.

Умело разработана Батожабаем сцена убийства Рогова, где героиня, Наталья Ивановна, была застигнута на месте события и арестована и, казалось бы, провалилась. В этой сцене автор сумел исторические сведения подать в настолько драматизированном и романтическом освещении, что сюжет не перестает вызывать постоянный интерес зрителя.

Масштабность географическая (в пьесе то и дело мелькают названия городов — Лондон, Якутск, Петербург, Баку, Екатеринбург, и таких мест как таганская тюрьма, екатеринбургская тюрьма) не отвлекает внимания от основного акцента в пьесе — проблема духовного роста, возмужания, обретения опыта и мудрости.

Драматург Батожабай построил сюжет пьесы основываясь на фактах: Бабушкин, совершивший побег из екатеринбургской тюрьмы, едет в Лон­дон для встречи с Лениным. Его вера в необходимость этой встречи на­столько велика, что он отваживается на это путешествие в одиночку и без знания языка. Туда же приехал и Бауман, тоже бежавший из тюрьмы. В этой предложенной автором ситуации сухие факты приобретают романти­ческий оттенок, автор помешает своих героев в необычные для них усло­вия. И, проводя своих героев через нестандартные обстоятельства, автор не только дает понять зрителям, что это были за особые обстоятельства, но и раскрывает своих героев, из возможности, их личностные качества, их способность справиться с ситуацией и найти выход из трудностей.

Теория драмы требует жизненно правдивого построения материала, а поэтому в доработке спектакля по пьесе "Барометр показывает бурю" (ре­жиссер В. Познанский, БГДТД им. X. Намсараева, 1959 год) согласовав с автором изменения, сделал перенос сцены в тюрьме.

В этой пьесе есть на мой взгляд и нерешенные вопросы. К примеру, Бабушкин в Лондоне встречается с Лениным, общается, а уже после свое­го приезда домой получает письмо от Ленина, где написана эта фраза "Ба­рометр показывает бурю", т. е. содержится предупреждение о наступаю­щих серьезных потрясениях. Как будто у них не было возможности обсудить это при личном общении. Возможно и этом моменте и сказывается излишняя романтизированность авторского подхода, и результате данный момент производит впечатление недоработанности, эскизности, что впро­чем, не лишает пьесу ее достоинств в общем.

В ряде сцен пьесы присутствует отпечаток необычности. Так, в эпизо­де у водокачки, в развалюхе на окраине города. Здесь живописно прогля­дываются большие звезды сквозь обвалившиеся доски потолка, разные люди, которые здесь встречаются, привлекательны и будят в зрителе гнев, ра­дость, тревогу и торжество — весь спектр эмоций автор сумел и сам выра­зить, и вызвать их у зрителя. В разработке этой сцены автор действительно одерживает победу в реализации теории романтической драмы.

Автора пьесы привлекает необычность ситуации при построении об­раза Дружининой. Автор проводит свою героиню через испытания — че­рез допрос, через наказание, заставляет свою героиню на примере жесто­кости родного брата убедиться в существовании жандармерии — убедиться на собственном опыте. Далее, в развитие своего стиля романтической драма­тургии, Батожабай вновь использует фактор необычности: генерал Хол­щевников, будучи в хорошем расположении духа, выпускает Дружинину на свободу, а последняя едет с так называемой "подругой" на конспиратив­ную квартиру, не подозревая о слежке.

Для Дружининой необычность ситуации вообще в том, что ей волей-неволей приходится следовать не по запланированному ранее, а по ходу событий ориентироваться в ситуациях, проявляя при этом изворотливость и фантазию. Здесь Дружинина приобретает опыт, который необходим ре­волюционеру, кроме того, она обогащает себя помимо литературных и ху­дожественных знаний и реальным жизненным знанием, что является оче­редной ступенью к личностному самоутверждению. Знание жизни, не ап­риорное, а конкретное, наложенное на хорошо подготовленный эмоцио­нальный фон, делает образ Дружининой привлекательным и понятным для наших современников.

Особой сложностью для авторов обычно являются образы отрицатель­ных персонажей — в рассматриваемой пьесе это образ провокатора Рого­ва. Образ Рогова у Батожабая разработан действительно в ключе романти­ческой драматургической парадигмы: этот герой одержим идеей выследить и поймать Бабушкина, для исполнения этой цели персонаж идет на все и в определенном смысле глубоко честно пытается исполнить свою работу — выследить человека. Он и в Лондон едет, и в тюрьму садится, и "побег" из тюрьмы совершает, внедряется в рабочую среду, но его постоянно пресле­дует патологическое невезение, с юмором выраженное автором фразой Рогова "опять я не успел" — в этой фразе и сконцентрировано все трагико­мическое содержание этого отрицательного образа. Этот типаж своей одер­жимостью, целеустремленностью и собачьей преданностью поставленным задачам тоже звучит современно и делается очень понятным зрителю нашего времени.

Батожабай — автор постоянно меняющийся, что говорит о его стрем­лении к саморазвитию. В его творчестве есть и очевидные истории, и не­которые неточно увиденные моменты, которые, впрочем, раз от разу ме­няются в своем качестве к лучшему. Для примера обратимся к тому фраг­менту из пьесы, где Дружинина по заданию Бабушкина, преодолев и себя, и прочие внешние сложности, все-таки выкрала список революционеров, приговоренных к расстрелу и другим серьезным наказаниям. Бабушкин отнесся к этому без особых эмоций, ровно, как к очередному выполнен­ному заданию своего сотрудника. Казалось бы, здесь автору следует сде­лать особый акцент в пьесе на этой победе, подчеркнуть ту эмоциональ­ную ступень в отрешениях Дружининой с Бабушкиным, которая оказа­лась пройденной в результате выполнения задания. Однако, у автора тут своя логика — он считает, что более жизненно, более остро будет выгля­деть эта сцена именно в такой подаче, так как, по его мнению, обстоятель­ства не дают ни минуты, ни секунды лишней для выражения личных чувств. Такое решение тоже приемлемо, но дает повод критике упрекнуть драма­турга в излишнем схематизме образа Бабушкина. Этот образ все время у Батожабая находится в состоянии запрограммированности в своих дей­ствиях и почти лишен таких человеческих свойств как внимание к душев­ным и личным проблемам своих соратников и близких. Бабушкин у Бато­жабая живет в ситесе "надо" и это мешает нам увидеть такие его эмоции как страдание, усталость, привязанность, конфликтность и т. д. Хотя герой этот и его поступки достойны похвалы — Бабушкин поехал в Сибирь для подготовки восстаний, спас товарищей от расстрела, организовал отправку оружия, разоблачил провокаторов и врагов — причем делал эти поступки и делал не только руками своих соратников, которым поручал это сделать, но и сам непосредственно участвовал в событиях. Если бы Батожабай в этой пьесе по ходу событий организовал бы встречу Бабушкина или с ге­нералом Холщевниковым, или с полковником Дружининым, или Зайце­вым, то такая сцена была бы наиболее желательна чисто в психологичес­ком плане и вызвала бы большой интерес и более бы соответствовала драматургическому романтизму, к чему стремился автор.

В период переосмысления режиссерской партитуры В. Познанский попросил Батожабая ввести картину провинциального бала у генерала Холщевникова. На балу, по пьесе, среди шумного танца и происходит ряд острых сцен — Дружинина передает списки, которые она выкрала, пере­одетому Бабушкину, а неудачник-шпик Рогов все выискивает свою жерт­ву. Познанский ввел и финальную сцену: после известия о смерти Бабуш­кина на площади собираются восставшие — эта сцена, решенная режиссе­ром совместно с Батожабаем очень удачна.

В журнале "Театральная жизнь" появилась рецензия Вс. Пименова: "исполнитель роли Бабушкина Халматов стремился создать героический образ революционера, ставшего примером самоотверженного служения народу, партии, революции. Бабушкин Халматов напоминает Нила и Павла Власова и других героев Горького". Автор статьи Всеволод Пименов, преподаватель Литературного института им. Горького.

Пьеса Даширабдана Батожабая "Барометр показывает бурю" — яркий пример творческого поиска, в каком находится наша бурятская драматур­гия, пример профессионального роста и возмужания автора, могущего ста­вить перед собой серьезные теоретические проблемы и находить удачные варианты их решений.

В 1957 году после окончания Литературного института Д. Батожабай стал работать у нас в Бурятском драмтеатре заведующим литературной частью. Он обладал огромной работоспособностью. Из под его пера выхо­дили пьесы, переводы, киносценарии. Он обычно поднимался в 5—6 утра и работал до 10 утра, а затем уходил в "народ" — изучал жизнь и после этого общения приходил к нам в театр — И' вносил с собой веселье, смех, много творческого огня, дискуссии. Писал он всегда увлеченно, много работая над материалом и чутко прислушивался к замечаниям. Работать с ним было удобно и просто, человек он был с опытом, жутко был заинтере­сован в результатах работы и обычно наша с ним работа проходила в об­становке интереса в достижении единой цели — развитие нашей нацио­нальной драматургии.

В 1966 году он написал пьесу "Сердечные раны". Как обычно, мы с ним поработали над пьесой и он с вниманием учел все мои пожелания, и я, в то время главный режиссер театра, поручил постановку режиссеру Б. Г. Аюшину. На просмотре в театре спектакль подвергли сильной крити­ке ведущие артисты театра, так как выяснилось на просмотре, что режис­сер и исполнители не доработали содержание пьесы и еще была претензия к финалу пьесы. Мне, как главному режиссеру, пришлось доработать с труппой идею раскрытия содержания пьесы, а Даширабдан ушел вечером переделывать концовку пьесы. И уже на утро он принес мне заново напи­ханный финал пьесы. В итоге премьера пьесы прошла с большим успехом. Это была радость и заслуженная победа Батожабая.

Нельзя не отметить особых отношений Батожабая с партийными иде­ологами. Однажды мы чуть не "погорели". Я поставил пьесу Батожабая "Похождения Урбана". А там был эпизод — парторг колхоза выговаривает доярке, а та в раздражении, говорит "где ваш обещанный коммунизм?". Она подняла скатерть, заглянула под стол и продолжила — "нет ведь, так что у вас нет права на 10 копеек подписать распоряжение и отвалите от меня". Этот спектакль увидел один наш большой "идеолог" из Президиума Верховного Совета республики. В антракте он зашел ко мне в кабинет с возмущением по поводу антисоветчины, которую смотреть противно и т. д. Повезло, что позже другой, еще больший по уровню начальник, пос­мотрев спектакль проявил еще не задавленное идеологией чувство юмора и дал разрешение играть спектакль дальше.

Но один раз Даширабдан все-таки потерял бдительность и вместе с ней свободу. И всего-то: в 1969 году на одном из собраний работников

идеологического фронта, во время доклада секретаря по идеологии Батожабай позволил себе громко и едко высказать из зала свое мнение. Его приговорили к году заключения, но за хорошую работу в тюремной библи­отеке его выпустили на свободу через четыре месяца. От ворот тюрьмы, еще в тюремной робе, Даширабдан явился прямо на очередное собрание, где его "родной" секретарь-идеолог произносил очередную речь, подошел к докладчику, зяглянул в его честные глазки и, похлопав по плечу, тепло приветствовал благодетеля. Эмоции были выражены и снова началась наша творческая работа.

Мне, как главному режиссеру театра, было ясно, что нам остро нужны новые пьесы, новые драматурги, чтобы ежегодно на сцепе театра дебюти­ровали по 2—3 бурятских спектакля. Нужно развитие бурятской нацио­нальной драматургии. С этой идеей я выступил на съезде писателей Буря­тии, пригласив всех пишущих приходить к нам в театр. А Батожабая я попросил курировать эту работу с начинающими драматургами и Даши­рабдан, понимая и разделяя мою заботу о драматургии, согласился на эту сложную работу. К нам в театр и в драматургию пришли писатели Ц. Гала­нов, Г. Дашабылов, поэт Н. Дамдинов и поэтесса П.-Д. Дондокова, учите­ля А. Ангархаев, Ж. Зимин, ветеринары Ф. Зубенко и Д. Дылгыров, артис­ты Ж. Цыреннимаев, Б.-М. Пурбуев, Б. Галсанов. Регулярная работа стала настолько объемной, что по моей просьбе и при активной поддержке пред­седателя бурятского правления ВТО Лхасарана Линховоина и при поддер­жке Президиума центрального совета ВТО с 1974 года на базе бурятского театра каждые 2 года стали проводиться семинары для драматургов Буря­тии, Якутии, Тувы, Хакассии. К нам на семинар приглашались ведущие драматурги и специалисты-театроведы Москвы и страны. Семинар стал настолько традицией, что последний проходил в 1995 году. И мы особо должны быть благодарны Даширабдану Батожабаю за его благородный и безвозмездный труд с начинающими драматургами, который он проделал с самого момента организации семинара.

В конце мая 1976 года театр вернулся с гастролей из Москвы и вскоре мы встретились с Даширабданом Батожабаем. Стали обмениваться новос­тями: он рассказал мне о своих планах па ближайшее будущее — задумал написать комедию о разводе семьи; я же подробно "отчитался" о наших гастролях в Москве. Кроме сообщения о том, как прошли спектакли, я рассказал Даширабдану о встрече руководства нашего Бурятского драма­тического театра с министром культуры РСФСР. На этой встрече, подведя итоги наших гастролей, министр высказал пожелание видеть на сцене на­шего театра пьесу на политическую, международную тему.

В тот период отношения СССР и КНР были достаточно напряженны­ми. Постоянно происходили вооруженные или иного рода инциденты на дальневосточных границах, идеологи Китая активно мобилизовывали мо­лодежь на разного рода провокации против нашей страны. Министр ска­зал, что наш Бурятский драматический театр не только наиболее близок к границе непосредственно, но и как носитель одною из вариантов восточ­ной культуры может лучше понять и соответственно яснее донести до зрителя колорит и ценность одного из аспектов комплекса китайской культу­ры, а одновременно с этим рассказать о реальных событиях, происходя­щих и то время и Китайской Народной Республике.

На встрече сразу обстать министру осуществить его пожелание театр, естественно, не мог, однако, мы обещали обсудить этот вопрос е нашими писателями. Я тогда же сказал, что по моему мнению, взяться за эту работу из наших драматургов может лишь Батожабай с его масштабностью охвата многих сторон жизни, с его авторской смелостью и писательским уровнем.

По глазам Даширабдана я увидел, что это предложение не оставило его равнодушным — ведь он, как и все, знал о событиях на границе и сложив­шаяся ситуация тоже не оставляла его равнодушным. Мы поговорили еще о возможности осуществления постановки пьесы политического характера и к концу разговора я внезапно увидел, что со мной разговаривает уже не частное лицо, а художник — по отдельным фразам, рассуждениям которо­го я понял, что он уже как бы включается в канву событий и говорит как соучастник будущего сюжета.

Каждая новая пьеса Батожабая, увидевшая свет рампы нашего театра, объявляла об еще одной новой и яркой стороне его дарования. Очень ско­ро, через три месяца, он принес к нам в театр свой первый, черновой вариант пьесы. Поскольку Даширабдан писал пьесы именно для нашего Бурятского драматического театра, то предварительное обсуждение каждо­го его нового произведения стало делом обычным, так как надо было под­робно разметить предстоящую совместную работу, выслушать мнение и пожелания друг друга и все учесть в окончательном варианте пьесы. "Гак и в этот раз мы на художественном совете порадовались, что у нас будет постановка по большой, глобальной теме и обсудили некоторые моменты пьесы is рабочем порядке — где-то кое-что сократить, а образы отдельных героев выделить более ярко, например, образ старого коммуниста Лань Суя и старушки Ли.

Второй этан работы у Батожабая, как правило, был значительно мед­леннее, здесь автор старался как можно глубже обдумать и развитие сюже­та в целом, и некоторые моменты в особенности, с тем чтобы учесть поже­лания худсовета театра и одновременно остаться в рамках собственного драматургического кредо. Именно на этом этапе мы с ним часто вместе обдумывали многие моменты пьесы — как драматург с большим опытом он понимал, что тесная работа с режиссером не только желательна, а и необходима для того, чтобы пьеса действительно ожила всеми красками на сцене. Информация о ситуации внутри Китая тогда была гораздо скуднее, чем сейчас, да и соответствовать идеологическим "требованиям партии и правительства" вдвоем было гораздо полезнее.

Работа шла много медленнее, чем обычно – требовалась кропотли­вость в отборе фактов и деталей политического и этнографического харак­тера, да и болезнь Даширабдана не ускоряла дело. Батожабай успел много отработать и дописать как требовалось, однако и после его кончины оста­лись моменты, требовавшие доработки.

Даширабдан Батожабай за период работы над пьесой изучил своих геро­ев, стал сопереживать каждому персонажу и уже начал беспокоиться о том, кто из артистов театра будет исполнять ту или иную роль. Драматурги ког­да пишут, всегда имеют свой вариант распределения ролей. Так и Даши­рабдан хотел, например, чтобы роль Цзян Цин, красивой и деятельной натуры, играла наша такая же красивая и энергичная актриса Лариса Его­рова. Вокруг этой центральной фигуры спектакля сложилась хорошо сла­женная творческая группа: в роли Го Го, зам. министра иностранных дел Пурбуев Ц. Д., в роли Кана, начальника охраны, временно приближенно­го к Цзян Цин — Жапхандаев М. X., Лань Цзо, дочь подруги Цзян Цин по театру и тюрьме — Зориктуева М., старушки Ли — Степанова М. Н., Али Мурат — Цыденов Б., монгол Сурэн — Бабуев О., и другие.

У нас в стране нет специализации "политический театр" и поэтому, если в репертуаре какого-либо театра встречаются пьесы политического характера, то этот театр вправе по своему усмотрению трактовать такой материал. В нашем случае мы предложили версию политической трагедии, в которой раскрывается общественный конфликт правящей верхушки об­щества с народом и влияние этого конфликта на человеческие судьбы, независимо от социальной принадлежности. Мы столкнулись с дилеммой: основной акцент пьесы делать на эмоциональную сферу или обращаться более к разуму, как это было у Брехта, одного из основоположников поли­тического театра, направления, получившего особое значение для запад­ного искусства второй половины XX века.

В результате многих обсуждений было решено остановиться на вари­анте, более близком к брехтовскому. Динамика спектакля основана на ху­дожественных вариациях на темы реальных событий, но последователь­ность происходящего на сцене была логически строго выверена, что и при­водило к основным сдвигам в области политики, о которых и зрители, и творческий коллектив были уже информированы средствами массовой информации. В результате несколько вольное, литературное обращение с фактологией не было заметно, основное внимание уделялось рассмотре­нию психологии персонажей и движущих мотивов их поведения. Основ­ными факторами конфликтов стали: опасение лишиться своего теплого руководящего кресла в руководстве партией и государством. Эти опасения заставляют героев спектакля решаться на действия и поступки, не дающие им никаких реальных гарантий, они буквально ослеплены своими фантас­тическими страстями.

Кан, начальник охраны думает и говорит: "все можно, но как бы это не обернулось бумерангом", а о девушке Лань Цзо с завистью — "эта безы­мянная девчонка живет под крылом Цзян Цин и может иметь информа­цию, какую не имею я". Эти размышления и наталкивают его на невыве­ренные действия, лишают его верной ориентации в реальной обстановке. 'Кан первым получает секретные конверты — поручения от Мао и это он расценивает как возможность завербовать зам. министра иностранных дел Го Го. А Го Го между тем делает доклад Цзян Цин о неправильном поступ­ке Кана и предлагает ей столкнуть его с Линь Бяо. Создав интригу в верхах, автор переходит к сценам из жизни народа. Батожабай — подлинный мастер прозы, описания жизни простых людей, но иногда излишняя увлеченность описаниями тяжелой жизни бедняков затягивает действие и эффект воздействия на эмоции зрителя становится значительно глуше.

В период, когда происходят основные события пьесы, в Китае прохо­дила кампания "пусть расцветают сто цветов, пусть соперничают сто уче­ных", истинный смысл которой состоял в том, что представители и науч­ной и художественной интеллигенции страны, введенные в заблуждение якобы открывшейся свободой слова с готовностью стали высказывать, они сами открывали свои политические ориентации и пристрастия. То и нуж­но было политической охранке страны — компания значительно облегчи­ла органам работу по выявлению инакомыслящих, они сами выступали в средствах массовой информации со своими платформами после чего, по окончании кампании, все попали прямо в руки органов, ответственных за идеологическую чистоту рядов партии.

Героиня пьесы, Лань Цзо, попав под влияние общей эйфории, тоже напечатала свою книгу, где раскрывала свое отношение к ситуации в Ки­тае, раскрывала истинный смысл маоизма и действия Мао. Она все же следует стопам своего отца, старого коммуниста, при всех трудностях де­монстрирует стойкую уверенность в идеях отца, проявляет даже некоторое мужество, находясь в кругу приближенных к Цзян Цин, не отказывается от своих принципов. В этих моментах пьесы автор умело обращается и к эмоциям, и к разуму зрителей.

Приведем отзыв о спектакле театроведа М. Мешакова из журнала "Театральная жизнь": "Спектакль будоражит зрительный зал своим темпера­ментом, неослабевающей эмоциональной напряженностью, выразитель­ностью сценического решения. Эпизоды, в которых действуют приспеш­ники, "великого кормчего", создают ощущение несущегося в тупик локо­мотива. Политическая машина, запущенная на полные обороты, развали­вается на глазах, поднимая и растаптывая самих представителей власти. Актриса Л. Егорова наделяет этот образ зловещей необузданной энергией. Ослепительно красивая, изящная и светская, Цзян Цин только в первые минуты своего появления производит приятное впечатление. Но как толь­ко она начинает свою речь о судьбах страны, первое впечатление напрочь смывается демагогической трескотней. Холодом, коварством, жестокостью веет от этой фигуры. Вскоре вокруг некоронованной царицы вертятся в сетях интриги все высокопоставленные чиновники — начальник охранки Кан (М. Жапхандаев), полковник Фу (Ж. Бадданов), Го Го, заместитель министра иностранных дел (Ц. Пурбуев). Никто из них не помышляет о благе народа и страны — наоборот, идет их постоянная борьба с народом.

Неповторимое своеобразие в трактовку народного характера вносит одна актерская работа, осветившая особым светом события пьесы. Речь идет об исполнении М. Зориктуевой роли девушки из народа Лань Цзо. Дочь старого коммуниста, Лань Цзо, следует примеру отца, но судьба определила ей место среди непосредственных подчиненных Цзян Цин. Однако, чтобы ни делала Лань Цзо, се отличает спокойная уверенность в силе идей, воспринятых от отца, даже не осознаваемое мужество, забота о товарищах, убежденность в своей правоте.

Успех театра закономерен: коллектив подошел к созданию спектакля на международную тему с большим чувством ответственности, гражданской страстностью, верой в необходимость взволнованного разговора со зрите­лем об одной из сложнейших политических проблем нашего времени.

Пьеса Батожабая "Катастрофа" — это последнее произведение драма­турга, написанное для нашего театра; в этой пьесе он по-своему, по-ново­му осмысливал жанровые возможности драмы и предстал перед нами еще одной яркой гранью своею большого таланта. Из пьес Даширабдана Бато­жабая мною было поставлено 4 спектакля, из них "Катастрофа", последняя его работа, увидела свет рампы в 1980 году и, как всегда, получила теплый прием у зрителей, хорошую прессу и высокую оценку Министерства куль­туры СССР.

Наша Бурятская литература не бедна именами драматургов. В 50-х го­дах театр назывался колхозно-совхозным передвижным театром и носил имя основоположника бурятской советской литературы Хоца Намсарасва. И были драматурги, писавшие пьесы для нашего театра. Это X. Намсараев, тогда живой классик, и Намжил Балдано, активно писавший в тесном со­трудничестве с Буянто Аюшиным, режиссером, помогавшим адаптировать пьесы к особенностям нашего театра, и Цырен Шагжин, сделавший инте­ресный репертуар на основе фольклора (комедия "Будамшу"). Порой пьесы создавались вообще коллективно. К примеру, в период подготовки второй декады литературы и искусства в Москве по моей рекомендации "Будам­шу" была вновь переработана Цыденом Цыренжаповым и автором — в этот раз было усилено социальное звучание комедии и введены новые пер­сонажи. А пьесы "Кнут тайши" X. Намсарасва в первом варианте была дописана артистами Владимиром Халматовым и Чойжинимой Гениновым. и в последней редакции, по моему замыслу и просьбе, Даширабдан Батожабай написал пролог и сцену Ламы и Ринчин-Доржи Дымбрылова.

Даширабдан Батожабай внес новую высокую и взволнованную поту в нашу современную драматургию. Батожабай — автор литературно грамот­ный, интеллектуальный, великолепно знающий богатство и очарование народного языка. Своей буйной фантазией он раздвигал "границы и пре­грады" узконациональной темы тем самым поднимал уровень и своего твор­чества, и бурятской драматургии.

Кроме пьес Даширабдан первым из наших литераторов стал писать киносценарии, и делал это удачно. Он автор киносценариев "Золотой дом" и "Песня табунщика", причем, за написание последнего он получил редкое звание — почетный милиционер города Москвы.

Первая бурятская трилогия –  "Похищенное счастье", написанная Батожабаем — это еще одно свидетельство широкого диапазона его творче­ских возможностей и интересов.

"Театральная жизнь", 1980, № 18, с. 24. 13 отборе тем Батожабай отличался высокой требовательностью, я хо­рошо это знаю, так как часто он приходил ко мне и мы с ним много обсуждали тс или июле проблемы, особенно и сложные периоды его твор­чества. У нас всегда были ровные и теплые дружеские отношения. Он ува­жал наше содружество, всегда внимательно выслушивал меня и очень точ­но отзывался в текстах произведений па мои пожелания. Это было дей­ствительно радостное для нас обоих содружество в драматургии, основан­ное на взаимном понимании и глубоком уважении.

Он придал бурятской национальной драматургии требуемый профес­сиональный уровень, силой своего таланта открыл читателю « зрителю красоту родного языка, глубину народной мудрости и юмора, показал, что эпизоды из народной жизни могут стать прекрасными драматургически­ми, сценически интересными и одновременно современными спектакля­ми. В своем творчестве он проложил мостик между народной традицией, идущей из седой истории и современной бурятской действительностью.

Имя Даширабдана Батожабая особо выделяется из круга бурятских пи­сателей и драматургов, оно возглавляет список имен золотого фонда на­шей бурятской национальной драматургии и живет в народной памяти.

Сахиров Ф. Д. Батожабай // Байкал. – 1996. - № 5-6. – С. 96-109.

Драматургия Д. Батожабая