Кто твой учитель?
ЛУЧШЕ КОСТИ ПОЛОМАТЬ, ЧЕМ ЧЕСТЬ ПОТЕРЯТЬ
Чулун-Бато родился на правом берегу Аги. Это название вы вряд ли найдете на географических картах. Там ведь только большие, полноводные реки, а для таких, как Ага, места не хватает. Вот если бы на карту заносили стремительные речушки, то Ага была бы среди них, как Волга среди великих рек.
Но не подумайте, что Ага так уж мала. Нет, она не пересыхает нигде в пути, день и ночь стремится в Онон. А Онон вливается в могучий Амур. Вот, где протекает Ага.
Имени Чулун-Бато тоже не найти в ряду знаменитых имен. Наш герой еще очень молод.
И вот он, Чулун-Бато, как и речушка Ага со своей горы, выбрался из тихого улуса в районный центр. Там закончил семилетку и надумал отправиться в далекий город. Но куда, в какой город податься? Несколько дней говорил об этом с бабушкой, советовался с соседями. Наконец, все единодушно решили, что ехать надо в Улан-Удэ.
Перед отъездом у Чулун-Бато состоялся довольно крупный разговор с бабушкой Хандой. Бабушка непременно хотела, чтоб Чулун-Бато взял с собою в город спальный мешок, сделанный из овчины.
— Вот еще, стану я таскаться с грязным мешком,— отрезал Чулун-Бато.
— Смотри ты, яйца курицу учат! Взрослым грубости говорит... — Старая Ханда недобро посмотрела на внука. От этого взгляда у Чулун-Бато по спине поползли мурашки, а глаза помимо воли уставились на ремень с колечком, который висел на стене: бабушка Ханда непрочь была иногда прибегать к крутым мерам. Что сделаешь со старым человеком? Не лучше ли подчиниться?
— Взять — возьму, но выброшу по дороге, — буркнул себе под нос Чулун-Бато.
— Как ты сказал? — Ханду-абагай так и передернуло. — Что ты сказал, неразумный?.. Да знаешь ли ты, что ночью с тебя все время сваливается одеяло и мне приходится вставать и укрывать тебя! Сколько таких ночей прошло — не сосчитать. А в город укатишь, кто укроет тебя? Кто? — голос бабушки задрожал и голова начала трястись. Так всегда бывает, когда старушка сердится. Вот почему Чулун-Бато старался не обижать свою бабушку. Он замолчал, согласившись взять злополучный мешок.
И вот Чулун-Бато в Улан-Удэ. В летние дни здесь бывает так жарко, что асфальт на улицах плавится, становится мягким. Чулун-Бато еле двигается. Подошвы ботинок вязнут, он с трудом отдирает ноги от асфальта. И надо же случиться такой беде: бабушка Ханда перед отъездом Чулун-Бато сходила в сельпо и купила ему футбольные бутсы с шипами на подошве.
— Самые крепкие, долго носить будешь, — уверила она внука.
— Это же футбольные, ими по большому мячу бьют, — пытался объяснить бабушке Чулун-Бато, но в ответ услышал то же самое: «Смотри ты, яйца курицу учат!»
Он идет по улицам, тяжело переставляя ноги, и поминает недобрым словом заботливую бабушку. Но если хорошо разобраться в переживаниях нашего юного героя, то окажется, что бабушка не так уж и виновата в том, что ему не сладко. В городе хорошо живется тем ребятам, которые примерно учились. А чем мог похвастаться Чулун-Бато? Домашних заданий не выполнял, на экзаменах списывал у товарищей. Математику он терпеть не мог, и его главной заботой было — не попадаться на глаза учителю этого трудного предмета. Но Чулун-Бато все же с грехом пополам переходил из класса в класс. Если бы старая Ханда знала все эти подробности, то ремень, что висел на стене, чаще снимался бы с гвоздика. Но она не так уж хорошо знала характер своего внука и еще хуже знала математику.
Теперь Чулун-Бато вынужден расхлебывать им же самим заваренную кашу. А расхлебывать трудно, ой, как трудно! Не просто, оказывается, поступить в медицинский техникум, стать фельдшером. Неужели он провалится на экзаменах? А тут еще новая напасть — кончились деньги. Как ни ломал голову Чулун-Бато над своими материальными затруднениями, — не мог ничего придумать лучшего, как продать меховой спальный мешок. Незаметно унес он его из общежития и теперь шел, озираясь по сторонам: не хватало, чтобы кто-нибудь из знакомых увидел его с такой нелепой ношей!
Вот он прибавил шагу и хотел быстренько пересечь улицу Ленина. Но откуда-то взялись машины — так и снуют одна за другой. Чулун Бато остановился на середине улицы. В эти неприятные минуты он опять вспомнил свою бабушку. «Хорошо, что хоть не видит меня с этим мешком», — подумал он. В следующее мгновение пришли мысли об учителе математики. Что же это он говорил ему? Да, вспомнил: «Учил бы ты хорошо уроки — себе бы больше пользы принес».
Но раздумывать долго не пришлось. Поток машин пронесся мимо, и Чулун-Бато взбежал на тротуар и остановился, тяжело дыша, словно як, переплывший через реку.
Поистине, опасности подстерегали его на каждом шагу. Вот он услышал знакомый голос и весь съежился: ясно же, это голос Мэдэг, дочери огородника, которая вместе с ним сдавала экзамен в техникум. Рядом с Мэдэг шел паренек из Селенги, отличник, принятый без экзаменов. Лицо у Чулун-Бато вспыхнуло, словно облитое кипятком. Он заметался, как мышонок, не нашедший своей норы, и чуть не наткнулся носом о стенку. К счастью, ни Мэдэг, ни селенгинский паренек не заметили его ...
На базаре народу — не протолкаться. Чулун-Баго крепко прижимал к себе тяжелую ношу и с опаской посматривал на милиционеров. Но вот кто-то бесцеремонно взял у него мешок, развернул. Подошли другие люди, долго рассматривали невиданную вещь, выворачивали наизнанку, подшучивали над юным торговцем.
— Что за штука? — спросил один из покупателей.— Это, конечно, мешок под картошку. Зимой вези сколь хошь — не замерзнет.
— Тоже сказал — под картошку, — перебил его другой. — В нем капусту солить можно...
Послышался дружный смех.
Чулун-Бато готов был провалиться сквозь землю. Он отдал бы этот бабушкин мешок рублей за десять, только бы поскорее выбраться отсюда. Но никто не предлагал ему даже копейки.
Так он и толкался на базаре до самого вечера. Но зато вечером вернулся в общежитие веселый, с несколькими булочками и добрым килограммом ливерной колбасы, пригласил всех к столу.
— А ты, Балдан, сбегай, принеси кипятку, — в голосе Чулун-Бато появились даже властные нотки.
Но, странное дело, никто не ответил на приглашение Чулун-Бато. Ребята и девчата только переглянулись. Что же произошло? Почему на него так странно смотрят? И без того крупные скулы Чулун-Бато стали выделяться еще отчетливей, нижняя губа, которую он иногда забывал подбирать, отвисла еще больше, выражая крайнее недоумение. Темноватый шрам над бровью стал красным.
— Что же вы... Идите сюда, садитесь, — голос у Чулун Бато звучал теперь не так уверенно.
— А ты не очень-то разбрасывайся, прибереги в дорогу. — Это сказала Мэдэг. Голос ее раздался из дальнего угла комнаты. Девушка помолчала и добавила уже мягче:— Комендант тут искал тебя... говорит, что надо выселяться из общежития. Не приняли тебя в техникум. По математике — неуд.
В комнате снова наступило молчание. Так вот оно что! Чулун-Бато показалось, что электрическая лампочка, так ярко освещавшая эту большую комнату, вдруг разлетелась на мелкие осколки. На висках выступил пот, защекотало в носу, комок подступил к горлу.
Чулун-Бато никогда не был нюней, по пустякам не пускал слезу. В улусе его знали, как паренька крепкого, умеющего постоять за себя. Взять хотя бы тот темный шрам, что у него над бровью. Когда из раны шла кровь, Чулун-Бато приложил к ней уголь. Да мало ли какие случаи были... А вот теперь он чувствует, что по щеке поползла крупная, с горошину, слеза, и ее пришлось смахнуть кулаком.
Еще недавно Чулун-Бато сидел с этими ребятами, готовился к экзаменам, делился своими мыслями. Особенно любил он разговаривать с Мэдэг. Как хорошо говорила она о своей матери! Выучится, станет врачом и вылечит мамину ногу. . Мама будет ходить! А потом освободит от страданий много-много людей! Все ребята уважали Мэдэг, видели в ней не только красивую, но и очень умную девушку.
После первого же разговора с Мэдэг Чулун-Бато дал себе слово: «Обязательно буду вместе с ней учиться». Он стал подолгу просиживать над книгами, но разве за несколько дней наверстать то, что упущено за годы?
Чулун-Бато растерянно взглянул на девушку. Мэдэг, Мэдэг!.. Это ведь тебе он рассказывал о своей бабушке. Он тоже очень хотел стать врачом, чтобы вылечить ее и многих других в улусах Аги. После таких слов Мэдэг ласково смотрела на него. А теперь? Кроме холодного укора ничего нет в ее глазах. Мысли Чулун-Бато вдруг понеслись в родной улус. Он представил себе старенькую бабушку Ханду, которая гордилась внуком: «Уж будьте покойны, мой мальчик от других не отстанет», говорила она. При воспоминании о бабушке, Чулун-Бато снова часто-часто заморгал.
Да, нелегко начинается жизнь. Он, собственно, сам повинен во всем. Ну, чем он прославился в улусе? Этим дурацким шрамом? Если уж правду говорить, то заработал он его по своей глупости. Ведь как было дело? Связался с этим непутевым Дамдином и его отцом Базаром. Поехали вместе к геологам, надо было отвезти какие-то инструменты. Возле деревни Элей остановились на ночевку. Старик Базар дал Дамдину и Чулун-Бато по рогоже и сказал:
— Променяйте на свежий хлеб, да не продешевите.
И они пошли в деревню. По дороге Дамдин расхвастался, уверял, что он возьмет за рогожу не меньше пяти булок хлеба. Чулун-Бато ничего не ответил, но твердо решил не отстать от него.
Ребята зашли в деревню с разных концов. Вскоре Чулун-Бато подозвала женщина, осмотрела рогожу и предложила ему две буханки. Но тот и слушать об этом не хотел.
Давайте пять, — категорически потребовал он. — Это почему так дорого? — спросил мальчик, сидевший на подоконнике с книгой.
Чулун-Бато решил подразнить его: приставил к своему носу большой палец правой руки, остальными помахал— дескать сидишь, длинноносый, ничего не соображаешь, а суешься не в свое дело. В следующую минуту он уже скрылся за углом дома.
Вскоре оба «торговца» встретились на середине улицы.
— Сколько буханок дают?
— А тебе сколько?
Чулун-Бато сообщил дружку, что ему предложили две буханки.
— Эх, ты!.. Мне шесть давали, но я побоялся продешевить.
И все-таки Дамдин пошел в тот дом, где давали две буханки, а своего друга послал туда, где якобы давали шесть. До самого вечера ходил Чулун-Бато с проклятой рогожей, но на нее уже никто и смотреть не хотел. Отчаявшись, он отправился к той женщине, что первая хотела выменять рогожу. Но здесь его ожидала неприятность:
— Нет, нам уже не надо. Ваш товарищ не такой скупой, — ответила ему женщина, — за две буханки рогожу отдал...
Усталый и голодный, приплелся Чулун-Бато к околице деревни, где остановились на ночлег. Отец Дамдина громко смеялся, хвалил сына за находчивость, всячески поносил Чулун-Бато. Наконец, протянул ему маленькую корочку хлеба:
—Возьми, это твоя доля...
Чаша терпения у Чулун-Бато переполнилась. Как кошка, прыгнул он на Дамдина, но тот был на три года старше, быстро вывернулся и принялся бить своего недавнего друга. Старый Базар только посмеивался:
__ Ничего, пусть поразомнутся... Видите, какой у меня герой растет.— А Дамдин схватил увесистую крышку от чайника и треснул по лицу Чулун-Бато. Тут уж все, кто был поблизости, стали растаскивать ребят. Кто-то стал укорять Базара, что он, мол, неправильно воспитывает сына, но тот отрезал:
— Кто там учить меня собирается? Разве лучше быть битым? Пусть мой сын других бьет!
Правда, Чулун-Бато не плакал тогда. Молча приложил он кусочек угля к ранке, из которой выступила кровь, и пошел к своей телеге. До сих пор не может смотреть в глаза своему товарищу Грише, что находится вот здесь, в этой комнате. Чулун-Бато его сразу узнал — это тот мальчик, что сидел тогда на подоконнике своего дома в деревне Элей. Это его дразнил Чулун-Бато. Правда, Гриша не узнал его, но разве от этого легче?
Гриша и Чулун-Бато считают себя земляками. Гриша участливо спрашивает:
— Деньги-то есть на дорогу?
Деньги недавно были. И. по правде сказать, немало денег. Но вот их уже нет. Как случилось, что они так быстро кончились — Чулун-Бато и сам не мог понять. Покупал конфеты, мороженое, угощал каких-то ребят обедом в столовой. Плохо и то, что бабушке еще до экзаменов написал, что принят в техникум, просил еще денег. Не думал и не гадал, что свалится такое на голову!..
— Мне скоро пришлют деньги, — поднял он голову и посмотрел на Гришу. — Обязательно пришлют.
— Эдак-то хорошо,— вздохнул Гриша.— А вот мне не от кого ждать помощи. Мать — одна, уборщицей работает.. Много ли она получает? Провалиться на экзаменах мне никак невозможно было. День и ночь повторял... Денег еще осталось малость. Тратить их зря не буду.— Гриша показал небольшой кармашек, пришитый на внутренней стороне рубашки.
Чулун-Бато похолодел. Потом ему снова стало жарко, на носу выступили капельки пота. Вдруг он почувствовал, что может расплакаться окончательно и рванулся к двери. Но Мэдэг и Гриша задержали, усадили на место.
В груди у Чулун-Бато было тесно, в глазах — темень. Кажется, что собрались тяжелые тучи и давят на него «Куда я подевал столько денег?» Вспомнилось, как бабушка берегла каждую копейку, заняла денег даже у соседей, чтобы отправить его в город. И он впервые подумал, что бабушка у него старенькая, что работать ей колхозным сторожем тяжело. Вспомнил ее кривые узловатые пальцы, согнутую спину, доброе морщинистое лицо и ее слова: «Уж будьте покойны, мой мальчик от других не отстанет». Вспомнил и то, как она радовалась, когда он окончил семилетку, как гордилась, что внук едет на учебу в город. Эти воспоминания не только вызывали раскаяние, они тысячью игл впивались в тело и жалили...
Товарищи сочувствовали Чулун-Бато, и чтобы не стеснять его, разбрелись по своим комнатам, по койкам. Последней вышла Мэдэг — добрая, отзывчивая Мэдэг Она постояла над склонившимся Чулун-Бато, помолчала, потом отрывисто бросила «до свидания», резко повернулась и пошла к двери. Ушла! Ушла и унесла с собой тот маленький огонек, который тлел в душе у него до самого последнего мгновения. Голова Чулун-Бато еще ниже склонилась над столом, плечи вздрагивали.
Тихо в этот ночной час в общежитии. Ребята и девчата, приехавшие сюда из многих улусов и деревень Забайкалья, после экзаменов по целым дням пропадали в городе, уставали и засыпали беспробудным сном. Только изредка можно услышать, как кто-нибудь спросонья пробормочет что-то неразборчиво или повернется на другой бок, заскрипят пружины не совсем новой койки. Возле Чулун-Бато спит Балдан. От него-то больше всего беспокойства. Он часто скрипит зубами, ворочается, не дает собраться с мыслями, успокоиться, уснуть. Но вот и Балдан, кажется, затих. На какое-то мгновение засыпает и Чулун-Бато. И тотчас же перед ним встает комендант общежития с реденькими усиками, бесцеремонно берет Чулун-Бато за воротник пиджака и выводит из общежития. Только не стало коменданта — появился председатель колхоза. Вынув изо рта трубку и пустив густые клубы дыма, он подходит к Чулун-Бато и говорит: «Так это ты не жалеешь бабушку? Какую же помощь хочешь получить? Ты же все лето не работал в колхозе». Чулун-Бато просыпается. Да, так оно и было, как сейчас во сне привиделось. Тогда бабушка еще сказала: «Не ему — мне помогите, он — мое солнышко, моя надежда». На это председатель ответил: «Помощь окажем ради вас, ради трудов ваших». И он недоверчиво посмотрел на Чулун-Бато.
В ночь перед отъездом из родного улуса Чулун-Бато, как и теперь, не спал. Но то была бессонница другого рода. Она пришла от большой радости, от сознания своей силы, своей самостоятельности. Тогда перед глазами стояли многоэтажные дома, залитые электрическим светом; сердце парило где-то под облаками, а сейчас оно мечется как птичка, посаженная в маленькую клетку. Только и слышишь его глухие удары...
Но вот, наконец, и утро. Захлопали двери, зазвенели чайники, чашки и стаканы и снова все стихло: ребята ушли на занятия. В комнате остался один Чулун-Бато. Он оделся, умылся и сел на то же самое место, на котором сидел вчера вечером. На столе по-прежнему лежали булочки и ливерная колбаса. На уголке стоял горячий чайник, жестяная кружка. Чулун-Бато хотел было позавтракать, но из этого ничего не вышло: не смог проглотить ни кусочка булочки, ни колбасы, ни даже глотка чаю.
...На дворе теплый, ясный сентябрь. Уже десять дней прошло с тех пор, как комендант попросил Чулун-Бато покинуть общежитие. Но как «покинуть»? Куда деваться? И вот он целыми днями пропадает в городе, а вечером украдкой пробирается в общежитие, ложится вместе с Гришей на кровать. По правде сказать, Грише надоели эти посещения, но он молчит. Чулун-Бато хорошо чувствует гришичо настроение, понимает, что не только себе, но и людям доставляет немало хлопот. Вот уже и деньги на исходе, те деньги, что он выпросил у бабушки обманом.
В улус ехать нельзя — засмеют. Остается последняя надежда: устроиться на работу. Но и это не так легко — одни говорят, что мал, другие — что не имеет никакой специальности. Но вот, кажется, начинает загораться на горизонте что-то светлое: совершенно случайно Чулун-Бато встретился со своим земляком Дамбаевым, наборщиком типографии. Тот обещал подумать, найти для него дело. Уже который день Чулун-Бато не может встретить земляка. Вот и сейчас сидит он в проходной будке и смотрит во все глаза, не появится ли его «спаситель».
«Выходит, зря я учился так плохо, — думает юноша, Доглядывая во двор типографии.— Эх, сейчас поучиться хотя бы здесь. Я бы показал, на что способен. День и ночь учил бы все, что положено».
На память снова приходит бабушка. Как она правильно говорила: «Лучше кости поломать, чем честь потерять». Потерял ли он, Чулун-Бато, честь? Кажется, еще нет. Вот если явится в улус ни с чем—тогда другое дело. Значит, надо куда-то определиться, к чему-то пристать.
От этих невеселых дум юношу отвлек знакомый голос. Он вскакивает, видит своего земляка, жмет ему руку. Этот человек на первый взгляд кажется некрасивым: у него большие, почти лошадиные зубы, губы не укрывают их. Но это человек очень доброй души.
—С директором я говорил. В типографию ученики пока не нужны, — земляк обнажил свои зубы. Чулун-Бато уже почти считал себя рабочим типографии, дал себе слово хорошо учиться и вдруг — такая неожиданность. Он хотел что-то сказать, но слова застряли где-то в гортани. А земляк между тем продолжал:
— Но ты не унывай. На заводе работает мой хороший товарищ. Мастер он.
Чулун-Бато, не мигая, смотрел на земляка, ожидал, что же скажет он о своем товарище и о заводе, на котором тот работал. Но Да.мбаев был медлителен, на слово туговатый.
— И что же? — не вытерпел Чулун-Бато.
— Он хочет, чтобы ты пошел на завод, к нему в ученики... Слесаря из тебя сделать хочет...
Не успел Дамбаев договорить, как его огромную ручищу схватили маленькие, еще почти детские руки Чулун-Бато и благодарно сжали. Юноша смотрел на его доброе лицо и не находил слов, чтобы выразить свои чувства.
Батожабай Д. Кто твой учитель? Повесть. Перевод с бур. Н.Рыбко. Бурят.кн.изд-во, 1958.-159с.
